Драгоценный стержень веры

Вера – та непоколебимая основа, на которой держится вся человеческая жизнь с начала времен; без нее мы – лишь пылинки, подхваченные бурей событий, а с нею каждый шаг и каждое событие обретает особое значение и становится ясным и понятным. Сейчас уже забыто, насколько Русь всегда отличалась удивительной набожностью, не переходящей, впрочем, в фанатизм: светлое, радостное православие как нельзя лучше подошло России, и золотые маковки белокаменных церквей стали прекрасным символическим дополнением к березовым рощам, цветущим лугам и уютным деревенькам. К Богу шли все – и простой народ, и правящая элита; на чудодейственные иконы, отображение божественного лика, уповали и цари во время тяжелейших сражений, и купец-промышленник перед важной сделкой, и мать, провожающая единственного сына на чужбину. Свадьба, сезонные работы, праздники, поминки – нигде не обходилось без священных символов, изготовленных с любовью и щедростью. Неудивительно, что русский люд, с его истовой страстью к драгоценным камням и металлам, где последний работник непременно имел серебряный крестик, а любая крестьянка щеголяла многослойными самоцветными бусами, должен был соединить две свои главные привязанности. Так и явились на свет чудеса, рожденные из симбиоза ювелирного искусства и православной религии, неизменно, до сих пор поражающие зрителя…

Чтоб убедиться, насколько вера для русского человека была важнее даже хлеба, достаточно просто зайти в любую сохранившуюся с прошлых веков деревенскую церквушку. Какими бы осыпающимися и обшарпанными ни казались ее стены, что бы ни окружало ее снаружи, как ни мало было бы число нынешних прихожан – но внутри непременно найдется хотя бы одна древняя икона, блистающая самоцветными камнями, инкрустированными в золотой узорчатый рельефный оклад. Что уж и говорить о храмах крупных городов, в особенности Москвы и Санкт-Петербурга – ведь церковь в России всегда была фантастически богата, причем богатство это заключалось не в деньгах или землях, оно было на виду, и любой мог прикоснуться или поглядеть на него.

Современники с восторгом отзывались о гигантском иконостасе Успенского собора Кремля – оправленные в золото образа были богато украшены крупными жемчужинами, рубинами, изумрудами, сапфирами, турмалинами, топазами и прочими драгоценными камнями, какие только были известны; к отдельным, самым почитаемым, иконам, были прикреплены нагрудники, ожерелья и браслеты, усеянные бриллиантами и прочими дорогими самоцветами. Неудивительно – ведь на кремлевские церкви не жалели средств и сами цари и императоры, постоянно даря святым отцам то золотую панагию, то потир из цветного камня с инкрустацией любимыми камнями священников аметистами, то оклад для Евангелия с сапфирами, рубинами и изумрудами, рассыпанными по искусной чеканке. Звалось это «вкладом» – и после любого успешного окончания военной кампании или другого положительного в жизни страны события, либо рождения наследника, царь непременно велел изготовить в дар церкви очередной шедевр ювелирного или камнерезного искусства.

Не только драгоценные камни можно было увидеть в храме: еще до открытия Уральских рудников популярны были иконы, потиры и прочие ритуальные предметы-символы, вырезанные из поделочных минералов, прежде всего – из узорчатой яркой яшмы. А когда и в России появились богатые месторождения самоцветов, тут уж в моду вошли обложки литургических книг и Евангелий из твердых камней – оникса и агата, лазурита и малахита, отделанные сердоликом и бирюзой; в 18-м же столетии, в период расцвета любви к античности, порой даже в обложки священных текстов вделывали камеи с православной тематикой изображения. Однако на этом вклады императоров и состоятельных дельцов не ограничивались: порой дары были поистине огромных размеров, как две лазуритовые колонны, установленные в Исаакиевском соборе Санкт-Петербурга; увидеть их можно и по сей день, и густые цвета вечернего неба столпы, устремляющиеся ввысь, поистине потрясают воображение своей масштабностью, доминируя над интерьером.

Помимо оформления церквей и соборов, славилась православная церковь и своими облачениями – саккосами и фелонями – которые, безусловно, тоже исходили от безмерной пышности одежд бояр и князей. Здесь бал правил жемчуг – любимейший самоцвет России, тем более что долгое время он оставался единственным, что добывали непосредственно на территории страны. Множество мастерских, где собирали самых талантливых швей, трудились над драгоценной вышивкой – жемчуг подбирали по размеру и форме, чтоб орнамент выходил объемным и аккуратным, жемчужные нити порой покрывали всю парадную одежду целиком или же шли вдоль подола, по краю рукавов и ворота, вокруг вышитых образков. Один из саккосов знаменитого патриарха Никона был столь тяжел, что непривычный человек не мог даже поднять его – рассказывали, что жемчуга, изумрудов, сапфиров и прочих драгоценных камней там на несколько килограммов. А фелонь патриарха Платона, жившего во времена Екатерины II, содержала 150 тысяч жемчужин. Великолепны были и митры – головные уборы, которые по количеству больших сапфиров, изумрудов и жемчуга не уступали самой шапке Мономаха. Посохи патриархов также достойны внимания – например, у того же Никона был посох из цельного янтаря, подаренный ему курляндскими герцогами; имелся янтарный жезл и у патриарха Филарета.

Набожный и духовный народ не мог не сплести священные символы с повседневной жизнью – поэтому во многих украшениях, которые вроде бы являются светскими, можно увидеть следы горячей веры. Носить на шее образок святого – традиция, известная и сегодня; однако не все знают, что ранее все было куда пышнее и величественнее. Ведь сначала то были не образки, а панагии – нагрудные знаки высшего духовенства, небольшие иконы, носимые на цепочке поверх одежды; в 18-м веке они становятся украшениями вечерних нарядов, и аристократы вовсю щеголяют выписанными на эмали иконками, окруженными бриллиантовыми и рубиновыми лучами, дополненными жемчужными или альмандиновыми подвесками. Нередко это был подарок августейшей особы, и тогда на оборотной стороне помещался портрет дарителя или дарительницы. Символика проникла и в ордена – большая часть была основана на знаке креста, который обычно украшался алмазами и рубинами.

Но самая удивительная страница истории «православно-ювелирного» искусства – это, конечно, пасхальные яйца. На Руси издавна было принято помимо обычных «писанок» на скорлупе настоящих куриных яиц, делать яйца более долговечные – из горного хрусталя, малахита, яшмы, змеевика, золота и серебра; то был один из устойчивых и приносящих большой доход промыслов уральских камнерезов, и такие яички богатые люди дарили своим именитым гостям в канун светлого праздника Пасхи. Однако наибольшего расцвета пасхальная традиция достигла в эпоху Фаберже, в конце 19-го – начале 20-го столетия, когда создание яиц было возведено в ранг высокого искусства.

Первое яйцо было предназначено в подарок супруге императора Александра III Марии Федоровне – оно было сравнительно простым, золотым и гладким, а внутри скрывало золотую же курочку с рубиновой короной в животе. Однако потом изделия стали не в пример сложнее – из жадеита и нефрита, гелиотропа и горного хрусталя, покрытые цветными эмалями и оплетенные жемчужными цветами. Внутри скрывалась то корзина анемонов из опалов и бриллиантов, то памятник на лазуритовой подставке, то крейсер на аквамариновом «море». Подобные подарки сразу же стали в императорской семье ежегодной традицией, которой пытались подражать некоторые наиболее обеспеченные аристократы. Символично самое последнее яйцо, которое словно возвращает нас к бесхитростным произведениям обычных русских камнерезов: на подставке из наплывов горного хрусталя – строгий шар из синего стекла, на котором было выгравировано положение звезд на небе в момент рождения цесаревича Алексея; увы, его мрачность оказалась пророческой, и «синее созвездие царевича» вскоре закатилось навсегда, а баснословные богатства православной церкви были безжалостно разграблены и почти уничтожены.

Почти, но не совсем – даже того, что мы сейчас наблюдаем в государственных музеях и собраниях, что удалось каким-то чудом сохранить безвестным священникам провинциальных храмов, вполне достаточно, чтобы понять: дела мирские преходящи, но в самые темные времена дух веры еще живет в стенах древних соборов и в самой глубине человеческих сердец. Людям всегда хотелось материализовать религию, и это, наверное, правильно – ведь не все способны полностью отрешиться от суеты даже пред лицом Бога, и блеск драгоценных камней не уменьшает, а лишь подчеркивает великое значение образа, ими обрамляемого. И сразу чувствуешь, что есть на Земле еще что-то вечное – благословение, сошедшее с небес через человеческий гений, воплотившееся не только в золоте и камне, но и в мыслях и надеждах; и сквозь сверкание изумрудов и топазов по-прежнему сияет драгоценный стержень веры.